Поехавший братишка

(Стук в дверь) — Войдите! — Товарищ капитан, звали? — Вызывал! Прибыли тут двое. — Оформить? — Оформить как надо. — Понял. — Понял? — Да. — Ну давай, свободен! — Фуф. — Слушай, а… сколько сейчас времени, ты не знаешь? Так, примерно, можешь почувствовать? — Ладно, подожди. Заткнись, подожди… — Я говорю, время сколько?.. — Сядь, сядь, подожди. Дай, блядь… — Да мне вообще всё равно, который час там, чего там сейчас… Чё там творится, мне всё равно, понимаешь? — Ну не пизди тогда, сядь. — Сядь, сядь… Здесь особо не посидишь. Здесь стоишь — отдыхаешь, тоже вот так. — Бля, всё это хуйня, бля, Степан Разин, бля, похуй вообще. Капелька нихуя не действует. — Капелька, капелька… — Вот сядь, попробуй. — Сядь, блядь, сядь. Сейчас попробую. Я раньше когда служил ещё нормально, я каждый день двадцать раз отжимался… — Да пиздишь ты. —…до обеда, двадцать раз отжимался… Да бля, это как птичка гадит, вот знаешь. — Ну посиди хотя бы минутку… — Давай я тебе… Да ладно, слушай, я тебе покажу, я как отжимался, вот смотри. Сначала... сначала я вот так вставал, вот раз, мягенько, а потом вот я вот так делал, смотри. (Отжимается три раза с хлопками.) Понимаешь? И так, значит, ну… раз двадцать перед обедом, вот… Но потом в гарнизоне у нас спирт появился, и я перед обедом грамм двести потом принимал, уже перестал отжиматься-то. — Да как ты заебал, а. — Да ладно тебе, что ты сердишься? Сердиться будешь — себе дороже, понимаешь? Мы здесь вдвоём с тобой. — Бля, шо это за вода капает, а? — Да капает, блядь… Зальет нас, и всё. — Бля, моча какая-то… Чё, канализация что ли? — Зальёт, я те говорю, и всё, понимаешь? Ты сам-то отжимаешься? — Отжимаюсь, бля! — Вот я вижу буйвол. Тебе, небось, хорошо в армии, такому кабану-то. — А сам-то ты, ёпта, не кабан, что ли? (Смеётся.) — Правильно! Потому что уже полгода я не отжимаюсь, и стал здоровый, блядь, как пельмень. А раньше был такой… На турничок влезу, знаешь, так вот: оп! Повишу сначала чуть-чуть, потянусь. И потом на первое солнышко — р-раз, и так двадцать раз. Спрыгиваю: оп! — потянусь так руками, спокойно… — Ой! (Кряхтит.) — Ну ладно, я не хотел даже. Бля, хочешь — могу… могу помолчать. Не хочешь меня слушать. — Да, лучше сядь, помолчи, а, пожалуйста, я прошу, а. Охуел я уже. — Могу помолчать. Ты мужик здоровый, правильно? У тебя руки здоровые, ноги. — Я ещё раз попробую. Просто, бля, эта проблема меня очень волнует. Я читал одно стихотворение, какой из поэтов, хуй его знает, не помню, как его фамилия. Вот он писал, что это, блядь, вот он с ума сошел этот, Иван Грозный… Ой, ёпта, Степан Разин. Какая хуй разница, бля, Степан Грозный… Вот такая же капелька ему на темя капала, и он охуел просто. С ума… — И чё с ним? — С ума сошел. — А-а. — Это пытка такая была. — Да это китайская пытка. — Ну китайская, какая мне разница? — Китайцы, кстати, знаешь вот, я тоже читал… — Не, я вот нихуя не чувствую, мне вообще похуй… — У них старики вот 70 лет, и они каждое утро занимаются специальной гимнастикой. Ну, выходят из своего селения там, ну они в деревнях же все живут, воот. Ну… ну как я вот с деревни родом, и… они тоже, ну все, считай… Ну там у них столица какая-то, я не знаю. Шанхай что ли. Ну вот, и они, значит, выходят все, старики, там, тётки старые. Они же бедные тоже, как у нас бедность там. Ну вот, и они специальные вот делают такие… — Тайцзицюань! — Ну какое-то там… говно какое-то, в общем, своё. — Смотри, ёпта. (Встаёт, разводит руками.) — Может, это… Ты знаешь, что ли, да? О, уважаю, братишка! — Тут от дыхания зависит главное. (Пахом пытается повторить.) У тебя не получится нихуя, понимаешь? Надо заниматься лет двадцать, ёпта. — Здорово, бля, у тебя получается. Наверное, и баб, блядь, нормально приходуешь, да? — Не пизди лучше, сядь. — У нас ведь как говорят, пока шишка стоит, хоть тебе и сто лет, блядь, шиш