Когда один: выставка

Можно посвятить себя репортажу. Проповедовать истинность «решающего мгновения», стараясь ухватить жизнь как она есть, – а походя шельмовать лицемеров-постановщиков и копиистов-стилизаторов. Можно создавать замысловатые конструкции из людей и предметов, где любая часть подчинена диктату авторского нарратива. Где каждый элемент обретает смысл лишь в контексте связей с окружением. Где нет ничего случайного или неуместного. А рассказанная история (в аллегорической ли форме натюрморта в духе vanitas, реалистической ли форме жанровой съемки) – всегда Правда, открывшаяся мудрому автору. Конечно, всякий раз – окончательная. Можно углубиться в изысканные эстетические экзерсисы, поиски красоты par excellence и совершенной формы. И найдя Ту-Самую-Идеальную-Линию, - жить с ней долго и счастливо, в печали и в радости, и умереть в один день. Можно наслаждаться властью демиурга внутрикадрового пространства-времени. И всесильной творческой волей сжимать фото-континуум в семантические узлы-сингулярности – или растягивать в равномерную однородность. Заставлять время течь параллельно плоскости снимка – или замирать перпендикулярно ей. Балансировать между полюсами динамизма Картье-Брессона – и медитативной статики Судека. Можно восхищаться ранним Родченко – и осуждать позднего. Можно восхищаться поздним – и осуждать раннего. Можно разочароваться во всем вышеперечисленном и углубиться в игру ссылками, аллюзиями, цитатами. Вызывая одобрительную улыбку узнавания у посвященных – и сердитую растерянность у остальных. А можно просто снимать. Когда стакан – это стакан, а человек – это человек. Когда в кадре – наедине со всеми собой. Когда один.